Легендарный доменщик
Этот человек недолго прожил в Кузнецке и не успел сделать то, что задумывал и зачем сюда приехал. Однако, если бы не болезнь и преждевременная смерть, он наверняка был бы в числе тех, кто стоял во главе Кузнецкстроя.
150 лет назад, 23 сентября 1872 года, родился Михаил Константинович Курако (1872–1920), выдающийся металлург, основатель российской школы доменщиков.
Его биография хорошо известна всем интересующимся историей Новокузнецка и развитием российской металлургии. Однако было бы интересно взглянуть на неё сквозь призму воспоминаний тех, кто хорошо знал Курако и долгое время был с ним рядом. Это гораздо лучше помогает понять, что он был за человек и почему к нему так тянулись люди.
Одним из тех, кто оставил о знаменитом доменщике свои воспоминания, был Иван Павлович Бардин. Ученик, которому довелось воплотить в жизнь последний проект Курако – Кузнецкий металлургический завод. И который с большой теплотой вспоминал о своём учителе в книге «Жизнь инженера».
О детстве будущего доменщика Бардин пишет мало: «Биография Курако была загадочной и неясной. В неё вплетались причудливые, романтические узоры, захватывающие факты. Из случайно обронённых замечаний было известно, что он сын дворянина, отставного полковника. Где-то в Белоруссии в местечке Климовичи находились поместья его отца. Маленький Курако рос в любящей, холившей его семье помещика. Его воспитывали на лучших образцах изящной классической литературы. Им руководили гувернёры, французы. Ему готовили счастливую карьеру блестящего молодого человека и собирались отправить для продолжения образования в Лейпцигский университет. Пятнадцатилетний Курако рано почувствовал всю пустоту и скуку помещичьей жизни. Из отчего дома он бежал навсегда».
Продолжению семейных традиций и военной карьере молодой Курако предпочёл металлургию. Прошёл путь от простого рабочего до начальника доменного цеха, хотя специального образования не имел, всё изучал сам – химию, физику, английский язык. В 1900–1910-е годы его имя было уже хорошо известно в России.
«История металлургии, история одной из самых романтических и захватывающих отраслей производства, знает немало колоритнейших, выдающихся фигур. Среди них в истории русской металлургии на первом месте стоит Курако, – утверждал Бардин. – Имя Курако гремело тогда на юге России. Вокруг Курако, как это всегда бывает вокруг незаурядного, выдающегося человека, кипели страсти. Директора заводов охотились за Курако, как за драгоценной добычей. В случаях тяжёлых аварий, когда, казалось, были исчерпаны все силы и средства, которые могли бы спасти положение, приглашали Курако, и он творил чудеса. Он являлся, всегда спокойный, сосредоточенный, во главе своей изумительно спаянной бригады. Курако тотчас же принимался за работу и нередко ставил в неловкое положение кичливых инженеров, учёных с именами, известных доменщиков».
Бардин вспоминал, что даже внешне Курако заметно отличался от многих инженеров, особенно от иностранных, которых тогда много было на южных российских заводах: «Курако был яркий, цельный человек, точно высеченный из крепкой породы. Среднего роста, жилистый и худой. Твёрдая изящная походка. Уверенная поступь. Лицо, слегка покрытое морщинами, но сухое, энергичное, энергию которого подчёркивали тонкие губы, опушенные рыжеватыми усами и бородкой. Чрезмерно острые глаза, пронизывающие и вместе с тем удивительно тёплые, человеческие. Никогда таких изумительных глаз не встречал раньше. Они сразу вас останавливают, в этих глазах светился большой ум, едкая ирония и насмешка. Испытав на себе его взгляд, вы чувствовали, что глаза этого человека видят глубоко, проникая как бы в вашу сущность. Одежда на нём была всегда одинакова. В ней было чрезвычайно много простоты. Летом – синяя куртка, синие брюки, вправленные в сапоги, обязательные во всех случаях. Редко Курако надевал ботинки, и то только на званый обед или если случалось присутствовать на банкете. Рубашка на нём была без галстука, а на голове, как правило, шляпа. Фуражку он надевал только тогда, когда ходил на охоту. Говорил Курако очень резким, звонким, но приятным голосом. Он обладал исключительной силой убеждения. Когда он разговаривал с вами один на один и хотел вас в чём-нибудь убедить, то делал это очень осторожно и тонко. Он умел с такой задушевностью подойти к вам, что вы чувствовали, что с вами разговаривает близкий вам человек. Вместе с тем Курако мог быть резким, холодным и безжалостным. Органически чуждый всякой аффектации и рисовке, простой в обращении с людьми, он ненавидел пустое бахвальство и внешний лоск. Он презирал белоручек, маменькиных сынков, карьеристов и слюнтяев, бегущих от чёрной работы. Презирал и считал ничтожными тех инженеров, которые любили носить фуражку с кокардой и надменно обращались с мастерами и рабочими. – Никогда кокарда не заменит башку на плечах, – говорил он. Поэтому инженеры, работавшие у Курако, отличались простотой и никогда не носили формы».
По воспоминаниям Бардина для Курако не важным было положение человека, образование, социальный статус: «Курако обращал серьёзное внимание на то, как человек работает, гнушается ли физическим трудом. Он уважал только таких работников, которые готовы в любую минуту засучить рукава. Если ему что-либо не нравилось в вашей работе, он никогда не вводил изменений в форме приказа. Курако давал вам совершенно чёткие и ясные советы, доказывая, почему именно так, а не иначе надо работать. Рабочих он убеждал только личным примером. Идёт, бывало, Курако по цеху и если увидит, что какой-нибудь рабочий выполнял не так, как нужно, задание, то, не стесняясь, брал лопату и показывал, как надо работать. Помню, когда я только начал работать в цехе, он заставил меня, прежде всего, забить летку».
Своих учеников, знаменитую «куракинскую школу» доменщиков он учил понимать всё, что делается в цехе: «Половину дня или ночь вы являетесь главным человеком в цехе. У вас тысяча рабочих, под вашим началом несколько доменных печей, у вас большие и сложные механизмы. И вот, представьте себе, положение требует от вас мгновенного, безоговорочного решения, потому что расплавленный металл не будет ждать, когда вы его направите, и пойдёт своим путём, сокрушая всё в своём движении. Вы же, тем не менее не чувствуете, что способны распорядиться, потому что не уверены в знании дела. Это скандал, катастрофа, над вами смеются рабочие, вы навсегда потеряли авторитет».
«Вы сами почувствуете момент, – говорил он в другой раз, – когда вам можно будет начать приказывать. Но если вы только недавно появились в цехе в качестве начальника, не думайте, что можно сейчас же начать командовать, учить людей, не позволять им делать то, что они привыкли делать каждый день. Традиции меняются, но ни в коем случае не отменяются. Запомните это. В самом начале ваша обязанность учиться самому, присматриваться, как работают люди. Систематически изучайте дело, около которого находитесь. Не стесняйтесь, советуйтесь с мастерами, беседуйте с рабочими, они тоже очень много знают в нашем деле. Но не всё принимайте на веру: иной раз они вам могут помочь, но часто могут привить и объяснить свои ошибки».
«На работе он был требователен и строг. Он приказывал, и приказания давал только один раз. Но это было точно взвешенное и проверенное приказание. Повторяться он не любил. В случае неподчинения никакого помилования он не признавал. Сгоряча он мог выругать без разбора рабочего или инженера самыми последними словами, но если видел и знал, что человек хочет работать, учиться, то всегда прощал. Зато потерю человеком собственного достоинства Курако никогда не прощал никому. Это была самая жёстокая провинность перед ним. Человек сильной воли, непреклонных, твёрдых принципов, смелый и дерзновенный, Курако не выносил тех, кто приходил к нему унижаться, плакать, кляузничать или, становясь на колени, просить прощения. Таких людей он безжалостно выгонял с завода и прощался с ними навсегда».
Курако тесно было в тех условиях, в которых приходилось работать перед революцией, и он всегда стремился выйти за рамки общепринятого, как только это становилось возможным. «Курако искал пути облегчения человеческого труда в металлургии и разрешал их смело и просто, – вспоминал Бардин. – Он первый в России ввёл машину, забивающую выпускное отверстие. Машину привезли американцы, но поставить её не сумели. Курако работал день и ночь и вышел победителем. Он первый в России правильно решил задачу с загрузочным отверстием колошника. Курако не был инженером, но в нём пульсировал какой-то исключительный технический гений. Он был гениальным практиком и шёл по принципу простого смысла. Курако обладал удивительным даром технического обобщения».
Перед самой революцией Михаил Курако уезжает в Сибирь, согласившись на предложение «Копикуза» о строительстве вблизи Кузнецка большого металлургического завода нового типа.
«О постройке металлургического завода американского типа в Сибири разговоры начались ещё в 1916 году, – рассказал Бардин о предыстории будущего Кузнецкого металлургического комбината. – Группа инженеров-доменщиков во главе с Курако понимала, в каком тупике находилась русская металлургия. Мы видели, что юг один уже не в состоянии питать железом всю огромную страну. Мы не могли примириться и с отсталостью южно-русского доменного дела. Россия не знала настоящих механизированных доменных печей, все южные заводы строились бессистемно, и в результате получилась кустарщина. В 1917 году выдающийся русский доменный мастер Курако получил приглашение от сибирского акционерного общества «Копикуз» запроектировать и построить в Кузбассе домны американского типа. Курако взял с собой нескольких инженеров с юга, в числе которых был и Г.Е. Казарновский, и поехал в Сибирь. Захлебываясь от восторга, Kурако писал мне, что места в Сибири хорошие, угли прекрасные, перспективы богатые, и в доказательство прислал даже образец кокса. Началась гражданская война, и наша переписка прервалась. В 1921 году я получил от Курако бодрую открытку. Но она шла так долго, что, оказалось, минул уже год, как Курако умер в Кузнецке от тифа».
Великому доменщику не удалось довести задуманное до конца. Ему удалось чудом уцелеть во время разгрома Кузнецка партизанами в 1919 году, но победить спустя год тиф оказалось не под силу – 8 февраля 1920 года он скончался в Кузнецке.
Согласно завещанию, Курако похоронили на Шушталепской площадке, которую до революции выбрали для строительства будущего завода. 5 июня 1947 года в связи с приближающимся 75-летием со дня рождения прах Курако был перенесён в Сталинск и перезахоронен в берёзовой роще на Верхней колонии. Сегодня могила великого доменщика – это часть мемориального комплекса металлургов, который с 1960 года является объектом культурного наследия федерального значения.
В 1930-е годы в Сталинске планировали поставить Курако памятник, «Большевистская сталь» в апреле 1935 года даже опубликовала его проект. Однако до реализации дело не дошло. В 1949-м имя Курако получает одна из улиц-лучей, идущая от вокзала к КМК. В 1966 году имя Михаила Курако присвоено Гурьевскому металлургическому заводу. Именем доменщика названы также улицы в Донецке, Енакиево, Краматорске, Магнитогорске, Мариуполе, Могилёве.
Просмотров статьи: 664