«День второй»
На Кузнецкстрой в начале 1930-х приезжало очень много писателей, поэтов, журналистов – их привлекала фактура массовой ударной стройки металлургического гиганта в глубине Сибири. Об увиденном писали чаще всего в духе зарождающегося в те годы социалистического реализма. Однако были о Кузнецкстрое и произведения, выбивающиеся из общего ряда.
90 лет назад, в конце сентября 1932 года, на Кузнецкстрое по командировке «Известий» побывал знаменитый писатель, публицист и общественный деятель Илья Эренбург, написавший на основе материалов и впечатлений от поездки роман «День второй», изданный в 1933 году. Позже о своей поездке он вспоминал также в мемуарах «Люди. Годы. Жизнь».
«Сейчас меня особенно интересуют сдвиги в человеческом сознании людей нашей страны. Меня интересует жизнь нового поколения, которое практически строит страну», – говорил перед командировкой о своих целях сорокалетний писатель, за плечами которого были уже десятки произведений, написанных в совершенно ином, чем предстоящий роман, стиле.
В течение месяца Илья Эренбург знакомился со стройкой и её людьми. Он обошёл строившиеся цехи: коксовый, доменный, прокатный, мартеновский. Беседовал с монтажниками, плотниками, землекопами. Познакомился и пообщался с начальником строительства С.М. Франкфуртом и главным инженером И.П. Бардиным. Позже признавался, что увиденное в Кузнецкстрое вызвало у него одновременно ужас и восхищение.
Название будущей книги у Эренбурга родилось почти сразу. «По библейской легенде, мир был создан в шесть дней. В первый день свет отделился от тьмы, день от ночи; во второй – твердь от хляби, суша от морей. День первый – это революция и гражданская война, день второй – начало 1930-х годов, когда страна взялась за создание народного социалистического хозяйства. Происходящее подчас кажется библейским хаосом: пришли в движение миллионные массы, вокруг – кричащие противоречия, но движение вперёд к поставленной цели неудержимо».
В таком ключе происходящее в 1930-е годы в стране и на Кузнецкстрое толковать в Советском Союзе мало кто решился бы. А Эренбург не просто толковал – для пущей убедительности, чтобы уж никто не сомневался, он закрепил свою мысль эпиграфом из Библии: «Да будет твердь среди воды. И стало так. И был вечер, и было утро: день второй. Бытие».
Да и текст его романа был очень не похож на то, что писали остальные побывавшие на Кузнецкстрое писатели и поэты. Эренбург сознательно уходил от официоза и фактических привязок – в книге практически не показаны руководители стройки, не выводится на первый план руководящая роль партии, прототипы так хорошо скрыты за персонажами, что литературоведы и критики «выявляли» их и спустя десятилетия после выхода книги в свет.
Для Эренбурга важно было показать человека в стремительно меняющихся обстоятельствах – не только силу его, но и слабости, не только трудовые подвиги, но и мелкие страсти и бытовые поступки.
Трудовой подвиг и повседневность идут в книге рука об руку – без одного, по мнению автора, не было бы и другого.
«Люди жили как на войне. Они взрывали камень, рубили лес и стояли по пояс в ледяной воде, укрепляя плотину. Каждое утро газета печатала сводки о победах и о прорывах, о пуске домны, о новых залежах руды, о подземном туннеле… Люди забирались в свои землянки. Крохотные печурки дымили. Находила зима. Мороз выжимал из глаз слёзы, и от мороза плакали бородатые сибиряки – красные партизаны и староверы, не знавшие в жизни других слез. В трепете припоминали мечтатели из Полтавщины вишенники и тёмный, как сказка, юг. Ясными ночами на небе бывало столько звёзд, что казалось, и там выпал глубокий снег. Но небо было далеко. Люди торопились с кладкой огнеупорного кирпича. Они устанавливали, что ни день, новые рекорды, и в больницах они лежали молча с отмороженными конечностями».
«В тифозной больнице строители умирали от сыпняка. Умирая, они бредили. Этот бред был полон значения. Умирая от сыпняка, люди ещё пытались бежать вперед. На место мёртвых приходили новые. <…> В январе стояли лютые морозы. Термометр показывал минус пятьдесят. Даже старые сибиряки приуныли. Прежде чем выйти из тёплого, вонючего барака на улицу, люди сосредоточенно замолкали: их брала оторопь. Работа, однако, не затихала. Газета каждое утро повторяла: ‘Стране нужен чугун’ – и каждое утро люди шли на стройку – они торопились. Были в этом отвага, задор и жестокость – сердца людей полнились той же неистовой стужей. <…> Когда рабочий касался железа, он кричал от боли: промерзшее железо жгло, как будто его накалили. Люди строили не с песнями и не со знаменами. Строя, они не улыбались. Их подгонял голод и колонки цифр. Они валились без сил».
«У людей были воля и отчаянье – они выдержали. Звери отступили. Лошади тяжело дышали, забираясь в прожорливую глину; они потели злым потом и падали. Десятник Скворцов привёз сюда легавого кобеля. По ночам кобель выл от голода и от тоски. Он садился возле барака и, томительно позевывая, начинал выть. Люди не просыпались: они спали сном праведников и камней. Кобель вскоре сдох. Крысы попытались пристроиться, но и крысы не выдержали суровой жизни. Только насекомые не изменили человеку. Они шли с ним под землю, где тускло светились пласты угля. Они шли с ним и в тайгу. Густыми ордами двигались вши, бодро неслись блохи, ползли деловитые клопы. Таракан, догадавшись, что не найти ему здесь иного прокорма, начал кусать человека».
«День и ночь рабочие строили бараки, но бараков не хватало. Семьи спали на одной койке. Люди чесались, обнимались и плодились в темноте. Они развешивали вокруг коек трухлявое зловонное тряпьё, пытались оградить свои ночи от чужих глаз, и бараки казались одним громадным табором. Те, что не попадали в бараки, рыли землянки. Человек приходил на стройку, и тотчас же, как зверь, он начинал рыть нору. Он спешил – перед ним была лютая сибирская зима, и он знал, что против этой зимы бессильны и овчина, и вера. Земля покрылась волдырями: это были сотни землянок. У строителей были лихорадочные глаза от бессонных ночей. Они сдирали с рук лохмотья отмороженной кожи. Даже в июле землекопы нападали на промерзшую землю. Люди теряли голос, слух и силы».
И это не единичные примеры – ими наполнена вся книга. Илья Эренбург не был диссидентом, противником режима. Наоборот – он как раз собирался вернуться в СССР из эмиграции, до этого несколько лет сотрудничал с советскими газетами, а «День второй» должен был стать его первым «советским романом». О многом из увиденного ему даже пришлось умолчать – он хорошо знал, где проходит та самая граница, переступить которую никак нельзя.
Однако Эренбург стремился написать всё же честную книгу, хотя прекрасно понимал, что издать её на фоне того, что издаётся в Советском Союзе, будет очень тяжело. Рукопись была отправлена в издательство «Советский писатель», но её вернули, указав, что это плохая и вредная вещь. Отказалось от публикации и издательство «Молодая гвардия». А «Литературная газета» не стала публиковать даже отрывки из романа. Все боялись ответственности.
Тогда Эренбург пошёл на хитрость и большой риск: издал в Париже за свой счёт 400 нумерованных экземпляров книги и разослал её членам Политбюро, редакторам газет и журналов, ведущим писателям. «Это было лотереей, и мне повезло», – вспоминал он позже. Экземпляр №1 остался у автора; №3 был послан Сталину. Сталин прочёл «День второй» и, как ни странно, одобрил. Возможно, он смог оценить мастерство писателя, который очень ярко противопоставил трудностям и «чернухе» трудовой героизм кузнецкстроевцев, не стал стыдливо замалчивать неприглядное, а представил его как необходимого «попутчика» на пути к большой цели.
В конце января 1934 года роман «День второй» вышел в свет, вызвав большую дискуссию в печати. Критики упрекали Эренбурга в том, что он сгустил краски, преувеличил трудности строительства, обвиняли его в клевете. Автор же отвечал, что «когда создан не только Кузнецк, но созданы новые люди, его построившие, мы имеем полное право говорить об этих трудностях».
Точку в дискуссии поставила статья Карла Радека в «Известиях»: «Это не «сладкий» роман. Это роман, правдиво показывающий нашу действительность, не скрывающий тяжёлых условий нашей жизни, но одновременно показывающий в образах живых людей, растущих из недр народной жизни, куда идёт наша жизнь, показывающий, что все тяжести масса несёт не зря, что они ведут к построению социализма и что это строительство одновременно творит новое человечество».
В 1960-е Эренбург скажет в воспоминаниях: «Комсомольцы, охваченные восторгом, верили, что стоит построить заводы-гиганты – и на земле будет рай... Рая, о котором тогда мечтали молодые, они не увидели, но десять лет спустя домны Кузнецка позволили Красной Армии спасти Родину и мир от ярма расистских изуверов».
Признание на самом верху не обеспечило роману долгой жизни, в отличие, например, от знаменитого стихотворения Маяковского о Кузнецкстрое. Он не входил в школьную программу, при переиздании в 1952 году от автора потребовали многое убрать из текста. После начала «оттепели» в 1960-е роман этот и вовсе оказался «забыт», оставшись в поле зрения лишь специалистов-литературоведов.
Просмотров статьи: 307